Неточные совпадения
Сквозь сон он услыхал смех и веселый говор Весловекого и Степана Аркадьича. Он на мгновенье открыл глаза: луна взошла, и в отворенных воротах, ярко освещенные лунным светом, они
стояли разговаривая. Что-то Степан Аркадьич говорил про свежесть
девушки, сравнивая ее
с только что вылупленным свежим орешком, и что-то Весловский, смеясь своим заразительным смехом, повторял, вероятно, сказанные ему мужиком слова: «Ты своей как можно домогайся!» Левин сквозь сон проговорил...
Я поднял глаза: на крыше хаты моей
стояла девушка в полосатом платье
с распущенными косами, настоящая русалка.
Перед ним
стояла не одна губернаторша: она держала под руку молоденькую шестнадцатилетнюю
девушку, свеженькую блондинку
с тоненькими и стройными чертами лица,
с остреньким подбородком,
с очаровательно круглившимся овалом лица, какое художник взял бы в образец для Мадонны и какое только редким случаем попадается на Руси, где любит все оказаться в широком размере, всё что ни есть: и горы и леса и степи, и лица и губы и ноги; ту самую блондинку, которую он встретил на дороге, ехавши от Ноздрева, когда, по глупости кучеров или лошадей, их экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжью, и дядя Митяй
с дядею Миняем взялись распутывать дело.
За ореховой рамой в светлой пустоте отраженной комнаты
стояла тоненькая невысокая
девушка, одетая в дешевый белый муслин
с розовыми цветочками.
— Спасибо, Аркаша, — глухо заговорил Николай Петрович, и пальцы его опять заходили по бровям и по лбу. — Твои предположения действительно справедливы. Конечно, если б эта
девушка не
стоила… Это не легкомысленная прихоть. Мне нелегко говорить
с тобой об этом; но ты понимаешь, что ей трудно было прийти сюда при тебе, особенно в первый день твоего приезда.
То, что произошло после этих слов, было легко, просто и заняло удивительно мало времени, как будто несколько секунд.
Стоя у окна, Самгин
с изумлением вспоминал, как он поднял
девушку на руки, а она, опрокидываясь спиной на постель, сжимала уши и виски его ладонями, говорила что-то и смотрела в глаза его ослепляющим взглядом.
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он остановился
с невольной улыбкой: у стены на диване лежал Макаров, прикрытый до груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо; за маленьким, круглым столиком сидела Лидия; на столе
стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова. В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и
девушка ели яблоки.
Невыспавшиеся девицы
стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра. Розоватый парок поднимался
с реки, и сквозь него, на светлой воде, Клим видел знакомые лица
девушек неразличимо похожими; Макаров, в белой рубашке
с расстегнутым воротом,
с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел на песке у ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию
с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
На крыльце, вроде веранды, уставленной большими кадками
с лимонными, померанцевыми деревьями, кактусами, алоэ и разными цветами, отгороженной от двора большой решеткой и обращенной к цветнику и саду,
стояла девушка лет двадцати и
с двух тарелок, которые держала перед ней девочка лет двенадцати, босая, в выбойчатом платье, брала горстями пшено и бросала птицам. У ног ее толпились куры, индейки, утки, голуби, наконец воробьи и галки.
Глядя
с напряженным любопытством вдаль, на берег Волги, боком к нему,
стояла девушка лет двадцати двух, может быть трех, опершись рукой на окно. Белое, даже бледное лицо, темные волосы, бархатный черный взгляд и длинные ресницы — вот все, что бросилось ему в глаза и ослепило его.
Я запомнил только, что эта бедная
девушка была недурна собой, лет двадцати, но худа и болезненного вида, рыжеватая и
с лица как бы несколько похожая на мою сестру; эта черта мне мелькнула и уцелела в моей памяти; только Лиза никогда не бывала и, уж конечно, никогда и не могла быть в таком гневном исступлении, в котором
стояла передо мной эта особа: губы ее были белы, светло-серые глаза сверкали, она вся дрожала от негодования.
Девушка с бараньими глазами — Нехлюдов невольно следил за ней —
стояла перед рыдающей матерью и что-то успокоительно говорила ей.
Через минуту в кош вошел Половодов. Он
с минуту
стоял в дверях, отыскивая глазами сидевшую неподвижно
девушку, потом подошел к ней, молча поцеловал бледную руку и молча поставил перед ней на маленькую скамеечку большое яйцо из голубого атласа на серебряных ножках.
Подле этой дамы у левого окошка
стояла молодая
девушка с довольно некрасивым лицом,
с рыженькими жиденькими волосами, бедно, хотя и весьма опрятно одетая.
Лопухов возвратился
с Павлом Константинычем, сели; Лопухов попросил ее слушать, пока он доскажет то, что начнет, а ее речь будет впереди, и начал говорить, сильно возвышая голос, когда она пробовала перебивать его, и благополучно довел до конца свою речь, которая состояла в том, что развенчать их нельзя, потому дело со (Сторешниковым — дело пропащее, как вы сами знаете, стало быть, и утруждать себя вам будет напрасно, а впрочем, как хотите: коли лишние деньги есть, то даже советую попробовать; да что, и огорчаться-то не из чего, потому что ведь Верочка никогда не хотела идти за Сторешникова, стало быть, это дело всегда было несбыточное, как вы и сами видели, Марья Алексевна, а
девушку, во всяком случае, надобно отдавать замуж, а это дело вообще убыточное для родителей: надобно приданое, да и свадьба, сама по себе, много денег
стоит, а главное, приданое; стало быть, еще надобно вам, Марья Алексевна и Павел Константиныч, благодарить дочь, что она вышла замуж без всяких убытков для вас!
С разгоревшимся от слез и стыда лицом,
с выражением страха и ожидания,
с умоляющим взглядом
стояла передо мной бедная
девушка —
с тем особенным выражением, которое дает женщине беременность.
При выезде из деревни, в нише,
стояла небольшая мадонна, перед нею горел фонарь; крестьянские
девушки, шедшие
с работы, покрытые своим белым убрусом на голове, опустились на колени и запели молитву, к ним присоединились шедшие мимо нищие пиферари; [музыканты, играющие на дудке (от ит. pifferare).] я был глубоко потрясен, глубоко тронут.
Сенные
девушки, в новых холстинковых платьях, наполняют шумом и ветром девичью и коридор; мужская прислуга, в синих суконных сюртуках,
с белыми платками на шеях, ждет в лакейской удара колокола; два лакея в ливреях
стоят у входных дверей, выжидая появления господ.
Я
стоял с книгой в руках, ошеломленный и потрясенный и этим замирающим криком
девушки, и вспышкой гнева и отчаяния самого автора… Зачем же, зачем он написал это?.. Такое ужасное и такое жестокое. Ведь он мог написать иначе… Но нет. Я почувствовал, что он не мог, что было именно так, и он только видит этот ужас, и сам так же потрясен, как и я… И вот, к замирающему крику бедной одинокой девочки присоединяется отчаяние, боль и гнев его собственного сердца…
Галактион был другого мнения и
стоял за бабушку. Он не мог простить Агнии воображаемой измены и держал себя так, точно ее и на свете никогда не существовало.
Девушка чувствовала это пренебрежение, понимала источник его происхождения и огорчалась молча про себя. Она очень любила Галактиона и почему-то думала, что именно она будет ему нужна. Раз она даже сделала робкую попытку объясниться
с ним по этому поводу.
Полуянов значительно оживил свадебное торжество. Он отлично пел, еще лучше плясал и вообще был везде душой компании. Скучавшие
девушки сразу ожили, и веселье полилось широкою рекой, так что стоном стон
стоял. На улице собиралась целая толпа любопытных, желавшая хоть издали послушать, как тешится Илья Фирсыч.
С женихом он сейчас же перешел на «ты» и несколько раз принимался целовать его без всякой видимой причины.
Этот вечер был исполнен тревоги не для одной Эвелины. На повороте аллеи, где
стояла скамейка,
девушка услыхала взволнованные голоса. Максим разговаривал
с сестрой.
И опять ему вспомнилось детство, тихий плеск реки, первое знакомство
с Эвелиной и ее горькие слезы при слове «слепой»… Инстинктивно почувствовал он, что теперь опять причиняет ей такую же рану, и остановился. Несколько секунд
стояла тишина, только вода тихо и ласково звенела в шлюзах. Эвелины совсем не было слышно, как будто она исчезла. По ее лицу действительно пробежала судорога, но
девушка овладела собой, и, когда она заговорила, голос ее звучал беспечно и шутливо.
— Значит, в самом деле княгиня! — прошептала она про себя как бы насмешливо и, взглянув нечаянно на Дарью Алексеевну, засмеялась. — Развязка неожиданная… я… не так ожидала… Да что же вы, господа,
стоите, сделайте одолжение, садитесь, поздравьте меня
с князем! Кто-то, кажется, просил шампанского; Фердыщенко, сходите, прикажите. Катя, Паша, — увидала она вдруг в дверях своих
девушек, — подите сюда, я замуж выхожу, слышали? За князя, у него полтора миллиона, он князь Мышкин и меня берет!
Аграфена вскочила. Кругом было темно, и она
с удивлением оглядывалась, не понимая, где она и что
с ней. Лошадь была запряжена, и старец Кирилл
стоял около нее в своем тулупе, совсем готовый в путь.
С большим трудом
девушка припомнила, где она, и только удивлялась, что кругом темно.
— А такой… Не нами это заведено, не нами и кончится. Все живет
девушка, ничего не знает, а тут и свои крылышки отрастут. Не век вековать
с отцом-то… Был у меня и женишок для вас на примете, да только не
стоит он красоты вашей. Балуется очень… По крышам вместе, бывало, лазили ребячьим делом.
В этой комнате
стоял старенький, вероятно
с какого-нибудь чердачка снесенный столик, за которым,
стоя, ели из деревянной чашки три прехорошенькие горничные
девушки.
С ними вместе помещался на белой деревянной табуретке, обедал и, по-видимому, очень их смешил молодой человек в коричневом домашнем архалучке.
— Вот я вам и предлагаю, господин Горизонт, — не найдется ли у вас невинных
девушек? Теперь на них громадный спрос. Я
с вами играю в открытую. За деньгами мы не
постоим. Теперь это в моде. Заметьте, Горизонт, вам возвратят ваших клиенток совершенно в том же виде, в каком они были. Это, вы понимаете, — маленький разврат, в котором я никак не могу разобраться…
— Чем, чем вы себя связывали? Что значит в ваших глазах обмануть меня? Да и что такое обида какой-то
девушке! Ведь она несчастная беглянка, отверженная отцом, беззащитная, замаравшаясебя, безнравственная!
Стоит ли
с ней церемониться, коли эта шутка может принесть хоть какую-нибудь, хоть самую маленькую выгоду!
В нескольких шагах от меня — на поляне, между кустами зеленой малины,
стояла высокая стройная
девушка в полосатом розовом платье и
с белым платочком на голове; вокруг нее теснились четыре молодые человека, и она поочередно хлопала их по лбу теми небольшими серыми цветками, которых имени я не знаю, но которые хорошо знакомы детям: эти цветки образуют небольшие мешочки и разрываются
с треском, когда хлопнешь ими по чему-нибудь твердому.
Эта нечаянная встреча подлила масла в огонь, который вспыхнул в уставшей душе набоба.
Девушка начинала не в шутку его интересовать, потому что совсем не походила на других женщин. Именно вот это новое и неизвестное и манило его к себе
с неотразимою силой. Из Луши могла выработаться настоящая женщина — это верно:
стоило только отшлифовать этот дорогой камень и вставить в надлежащую оправу.
Перед нею
стояла фигура
девушки с резким, упрямым лицом.
А за буфетом
стояла девушка, так лет восемнадцати, — такая, знаете ли, некрасивая, в оспинках, но бойкая такая, черноглазая,
с чудесной улыбкой и в конце концов премилая.
Александр обернулся. В двух шагах от них
стоял старик, под руку
с ним хорошенькая
девушка, высокого роста,
с открытой головой и
с зонтиком в руках. Брови у ней слегка нахмурились. Она немного нагнулась вперед и
с сильным участием следила глазами за каждым движением Костякова. Она даже не заметила Александра.
— Нет, нет, — роман был самый приличный. Видите ли, всюду, где мы останавливались на
постой, городские жители имели свои исключения и прибавления, но в Букаресте так коротко обходились
с нами жители, что когда однажды я стал играть на скрипке, то
девушки тотчас нарядились и пришли танцевать, и такое обыкновение повелось на каждый день.
— Да и я хочу верить, что вздор, и
с прискорбием слушаю, потому что, как хотите, наиблагороднейшая
девушка замешана, во-первых, в семистах рублях, а во-вторых, в очевидных интимностях
с Николаем Всеволодовичем. Да ведь его превосходительству что
стоит девушку благороднейшую осрамить или чужую жену обесславить, подобно тому как тогда со мной казус вышел-с? Подвернется им полный великодушия человек, они и заставят его прикрыть своим честным именем чужие грехи. Так точно и я ведь вынес-с; я про себя говорю-с…
Ужас был в доме Морозова. Пламя охватило все службы. Дворня кричала, падая под ударами хищников. Сенные
девушки бегали
с воплем взад и вперед. Товарищи Хомяка грабили дом, выбегали на двор и бросали в одну кучу дорогую утварь, деньги и богатые одежды. На дворе, над грудой серебра и золота, заглушая голосом шум, крики и треск огня,
стоял Хомяк в красном кафтане.
— Говоришь, а сама не знаешь! — перебила ее другая
девушка. — Какие под Москвой русалки! Здесь их нет и заводу. Вот на Украине, там другое дело, там русалок гибель. Сказывают, не одного доброго молодца
с ума свели.
Стоит только раз увидеть русалку, так до смерти все по ней тосковать будешь; коли женатый — бросишь жену и детей, коли холостой — забудешь свою ладушку!
Напоминание было лишне.
Девушка слушала
с затаенным дыханием, и в ее воображении, под влиянием этого выразительного грудного голоса, рисовалась картина: на таких же широких полях, в темноте, перед рассветом,
стоят кучки людей и ждут чего-то. Она еще не знает чего, но чувствует, что ждут они какой-то правды, которая не имеет ничего общего
с миром ее мечтаний…
Хромую
девушку я увидал вечером, в тот же день. Сходя
с крыльца на двор, она уронила костыль и беспомощно остановилась на ступенях, вцепившись в струну перил прозрачными руками, тонкая, слабенькая. Я хотел поднять костыль, но забинтованные руки действовали плохо, я долго возился и досадовал, а она,
стоя выше меня, тихонько смеялась...
Лозинский
постоял, посмотрел и не сказал ей ничего. Он не любил говорить на ветер, да и его доля была тоже темна. А только
с этих пор, где бы он ни
стоял, где бы он ни сидел, что бы ни делал, а все думал об этой
девушке и следил за нею глазами.
Стали наши, в белых свитках, в больших сапогах, в высоких бараньих шапках и
с большими палками в руках, —
с палками, вырезанными из родной лозы, над родною речкою, — и
стоят, как потерянные, и
девушка со своим узелком жмется меж ними.
Девушка,
с виду горничная,
стояла в лавке спиной к порогу и торговалась
с хозяином: из-под красного платка, который она накинула себе на голову и придерживала обнаженной рукой у подбородка, едва виднелась ее круглая щечка и тонкая шейка.
В каюте Геза
стоял портрет неизвестной
девушки. Участники оргии собрались в полном составе. Я плыл на корабле
с темной историей и подозрительным капитаном, ожидая должных случиться событий, ради цели неясной и начинающей оборачиваться голосом чувства, так же странного при этих обстоятельствах, как ревнивое желание разобрать, о чем шепчутся за стеной.
Пока это происходило, все
стояли, как связанные. И вот,
с волны на волну, прыгая и перескакивая, Фрези Грант побежала к тому острову. Тогда опустился туман, вода дрогнула, и, когда туман рассеялся, не видно было ни
девушки, ни того острова: как он поднялся из моря, так и опустился снова на дно. Дэзи, возьми платок и вытри глаза.
Хотя я видел
девушку всего раз, на расстоянии, и не говорил
с ней, — это воспоминание
стояло в особом порядке. Увидеть ее портрет среди вещей Геза было для меня словно живая встреча. Впечатление повторилось, но — теперь — резко и тяжело; оно неестественно соединялось
с личностью Геза. В это время Синкрайт сказал...
В этой пестрой толпе много
девушек завидовали дикому счастью Нюши, которая подцепила такого жениха, а невеста
стояла такая бледная,
с опухшими от слез глазами, и венчальная свеча слабо дрожала в ее руках.
Прямо против дверей
стояла высокая кровать
с штофным пологом; кругом ее, на небольших скамейках, сидели Власьевна и несколько ближних сенных
девушек; одни перенизывали дорогие монисты из крупных бурмитских зерен, другие разноцветными шелками и золотом вышивали в пяльцах.
Кирша поехал далее, а крестьянская
девушка,
стоя на одном месте, провожала его глазами до тех пор, пока не потеряла совсем из виду. Не доехав шагов пятидесяти до пчельника, запорожец слез
с лошади и, привязав ее к дереву, пробрался между кустов до самых ворот загородки. Двери избушки были растворены, а собака спала крепким сном подле своей конуры. Кирша вошел так тихо, что Кудимыч, занятый счетом яиц, которые в большом решете
стояли перед ним на столе, не приподнял даже головы.
— Эта встреча плохо отозвалась на судьбе Лукино, — его отец и дядя были должниками Грассо. Бедняга Лукино похудел, сжал зубы, и глаза у него не те, что нравились
девушкам. «Эх, — сказал он мне однажды, — плохо сделали мы
с тобой. Слова ничего не
стоят, когда говоришь их волку!» Я подумал: «Лукино может убить». Было жалко парня и его добрую семью. А я — одинокий, бедный человек. Тогда только что померла моя мать.